Вийон франсуа завещание в кратком

Мы знаем Франсуа Вийона по двум типам источников: во-первых, по архивным документам — судебным и университетским, и во-вторых, по его поэзии.

В судебных архивах он выступает в качестве «плохого парня» — и надо сказать, что закрепившийся за Вийоном образ грабителя, даже убийцы, в значительной степени способствовал его успеху. Университетские архивы, как правило, обходят Вийона вниманием. Мы знаем только, что его воспитателем был капеллан Гийом де Вийон, профессор церковного права — то есть юрист. Сам Франсуа Вийон получил университетское образование и все ученые степени, существовавшие в его эпоху, от бакалавра до магистра.

В поэзии Вийона отражены обе эти стороны его жизни. Можно сказать, что в ней опыт повседневной жизни соединяется с университетской ученостью, прежде всего юридического толка. Образ бандита — в жаргоне и в описаниях уличной жизни Парижа: бойких на язык женщин, торговок рыбой, проституток, трактиров. Образ ученого — в цитатах: он цитирует грамматику Доната, Макробия, Вергилия «Ars grammatica» римского ритора Элия Доната, «Institutiones Grammaticae» римского грамматика Присциана, сочинения Макробия, Вергилия, Овидия и проч. составляли обязательную программу средневекового университета.. В своей поэзии он много и уверенно использует юридический язык. Он знает язык клерков базош и даже их театральные практики Клерки базош — корпорация прокурорских клерков, возникшая в Париже в начале XIV века. Устраивали ежегодные театральные представления, на которых показывали сатирические и аллегорические фарсы и бурлески, — в том числе пародирующие судебные заседания..

Еще один источник юридических познаний Вийона — его непростые отношения с законом. При этом как раз его опыт тюремного заключения известен нам прежде всего не по судебным архивам, а по поэтическим текстам. Возьмем историю «cуровой менской тюрьмы» («la dure prison de Mehun»). Епископ Тибо д’Оссиньи заключил Вийона под стражу в городе Мён-сюр-Луар. Поэт посвящает этому эпизоду строки, полные ярости по отношению к епископу:

Лет тридцати испил сполна я
Всю чашу горя и позора,
Хотя себя не принимаю
Ни за святого, ни за вора.
В Тибо же д’Оссиньи Тибо д’Оссиньи — в 1452–1473 годах епископ Орлеанский и Менский., который
Меня обрек на долю ту,
В тюрьму упрятав из-за вздора,
Я сан епископский не чту.

Я не вассал его, не связан
С ним нерушимостью обета
И за одно ему обязан —
За хлеб и воду, чем все лето
В темнице, солнцем не прогретой,
Мне стража умерщвляла плоть.
Пускай ему воздаст за это
С такой же щедростью Господь!

А коль возникнет подозренье,
Что я по злобе клеветой
Его порочу поведенье,
Ответ я дам весьма простой:
«Он впрямь был милосерд со мной?
Ну, что ж! Тогда бы я хотел,
Чтоб он и телом и душой
Сполна изведал мой удел» «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..

Но ни одного архивного документа, который бы свидетельствовал об этом эпизоде его жизни, не сохранилось.

Там, где это возможно, интересно рассматривать поэтический текст параллельно с архивными документами. Например, известно, что во время последнего заключения в Шатле Шатле — замок (точнее, два — Большой и Малый Шатле), который в XIII–XIV веках использовался как тюрьма. Вийон попросил смягчить назначенное ему наказание — действительно незаслуженное: он не наносил удар кинжалом пострадавшему, а лишь входил в состав группы, замешанной в преступлении. Но поскольку у него уже было уголовное прошлое, его приговорили к казни через повешение. Апелляцию Вийон выиграл. В «Балладе об апелляции» мы видим, как он радуется своей победе:

Гарнье, ну что тебя гнетет?
Не апелляция моя ли?
Но даже зверь плененный рвет
Сеть, коею его поймали.
Меня же так к стене прижали,
Что удержаться от проклятья
Святой — и тот бы смог едва ли.
Неужто должен был молчать я?

Останься нем я, принц, как ждали
Те, кому то было б кстати,
Мой труп давно б уж закопали…
Неужто должен был молчать я? «Баллада об апелляции, или вопрос привратнику тюрьмы Шатле», перевод Юрия Корнеева.

Позиция Вийона по отношению к церкви крайне неоднозначна. Нет никаких сомнений в том, что он христианин, — в то время не могло быть иначе, — однако он занимает явно маргинальную позицию. Вийон чувствителен по отношению к еретическим движениям, которые были тогда весьма многочисленны: он упоминает вальденсов, еретиков-гуситов. Следует вспомнить и о том, что он живет в период, ознаменованный трудностями, возникшими после Великого раскола. В одном из рукописных текстов есть момент, где переписчик явно колеблется: строчку можно прочитать «Кто любит Бога — церковь чтит» «Баллада пословиц», перевод Юрия Корнеева. (siut) или «Кто любит Бога, бежит от церкви» (fuit). Видите ли, в старофранцузском «s» и «f» на письме очень похожи. И я сама не знаю, как это следует читать, — потому что про Вийона это не очевидно. Он не противостоит религии, он противостоит церкви. О принадлежащей ему Библии он говорит:

В сафьяне или в грубой коже —
Какой Псалтырь мы не возьмем,
А стих восьмой одно и то же
В псалме вещает сто восьмом «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..

То есть настоящая Библия — не книга, а то, что в душе. Это своего рода внутренняя религия, которая противопоставляется религии официальной.

В поэзии Вийона все проходит через него — все, что он описывает, он видит собственными глазами. Даже когда он говорит о смерти, он говорит:

Я вижу черепов оскалы,
Скелетов груды… Боже мой,
Кто были вы? Писцы? Фискалы?
Торговцы с толстою мошной? «Большое завещание», перевод Феликса Мендельсона.

Толчок к общему рассуждению о смерти дает именно это «я», которое смотрит на черепа. Эта субъективность взгляда скорее характерна для Нового времени, чем для Средневековья. В другом стихотворении Вийон пишет: «Я знаю все, но только не себя» «Баллада примет», перевод Юрия Корнеева). («Je connois tout, fors que moi-mêmes»). Я бы сказала, что эта заинтересованность собой связана с тем, что, в отличие от других поэтов этого времени, в его поэзии уже появился лирический герой — которого еще называют «модерный субъект».

В двух разных местах «Большого завещания» Вийон говорит о смерти в агонии. Первый раз более обобщенно: «Умрет любой, стеня от мук» («Quiconques meurt, meurt à douleur») — то есть всякий умирающий страдает. Он возвращается к этой теме спустя две сотни строк:

Я знаю, смерть моя близка:
Мне трудно спину разогнуть,
Не бел, а красен цвет плевка,
И кашель раздирает грудь,
И от мокрот не продохнуть «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..

На этот раз он описывает собственную агонию. Это очень интересно, потому что если рассматривать историю литературы в целом, то такой переход — от смерти как таковой к личной смерти, — происходил с XII по XV век. А Вийон осуществил его за триста строк. Я считаю, что мы можем по праву назвать это модерной чертой его поэзии, — то есть чертой, свойственной скорее Новому времени.

Франсуа Вийон говорит: «Чужбина мне — страна моя родная» «Баллада поэтического состязания в Блуа», перевод Ильи Эренбурга. («En mon pays suis en terre lointaine»), — то есть он пишет о собственном состоянии разрыва с самим собой, об оторванности от самого себя. После него такое ощущение разрыва будет описывать в XX веке Жак Лакан.

В конце Средних веков поэтика смерти очень развита. Существуют живописные изображения смерти — в частности, смерти уравнивающей: кто бы ты ни был, влиятельный сеньор или бедняк, в конце концов от тебя останутся только кости и прах. Те же мотивы присутствуют в философии, которая основывается на тексте, написанном в конце XII века будущим папой Иннокентием III — «О презрении к миру, или о ничтожестве человеческого состояния» («De miseria humanae conditionis»). Иннокентий пишет об отвращении к плоти: о кишащих червях, разложении и так далее.

Вийон тоже изображает смерть, у него есть превосходные описания агонии, и часто говорят, что Вийон — поэт смерти. Но у него нет отвращения к плоти. В одном месте у него встречается глагол «гнить», но в очень красивой формулировке: «Mieux vaut vivre sous gros bureau / Pauvre, qu’avoir été seigneur / Et pourrir sous riche tombeau!»

Но лучше уж в рядне ходить,
Чем знать, что, хоть ты и синьор,
Тебе, как всем, по смерти гнить «Большое завещание», перевод Юрия Корнеева..

В другом месте он очень выразительно изображает стареющее тело Прекрасной Шлемницы Прекрасная Шлемница (в других переводах — Оружейница) — героиня стихотворения «Старухе, сожалеющей о поре своей юности», посвященного состарившейся девице легкого поведения. Вероятно, это была реальная женщина, работавшая в заведении под названием «Шлем» и родившаяся около 1375 года. Вийон мог ее знать, когда она была глубокой старухой.:

Красы девичьей нет в помине!
Увял лица молочный цвет
И плеч округлых нету ныне.
А груди как? Пропал и след,
Все сморщилось — один скелет.
Вход в сад любви — фи! — не для ласки.
Упругих ляжек больше нет —
Две дряблых, сморщенных колбаски Перевод Юрия Кожевникова..

Поэтические «завещания» Франсуа Вийона

Вийон пишет в одно время с поэтами, которых называют «великими риториками». Это придворные поэты, которые обращаются к высокопарным формулировкам, говорят о великих событиях сложным языком и используют крайне замысловатые стилистические фигуры и поэтические формы Эпохой «великих риториков» (grands rhétoriqueurs) называют период с 1460 по 1520 год, когда во французской литературе правили придворные поэты из разных областей Франции, — такие как Жан Мешино, Жан Молине, Жан Лемер де Бельж, Гийом Кретен, Жан Маро, Жан Буше и другие. . Меня поражает, что Вийон пишет очень просто: восьмисложник, проще некуда. Кроме того, и рондо, и в особенности баллада — в эту эпоху очень хорошо разработанные формы. Вместе с тем он владеет языком великих риториков и использует его для развлечения. К примеру, в «Балладах на цветном жаргоне» есть строка «Joncheurs jonchans en joncherie» — буквально «плутуя плутовство, плуты…» («Мухлюя, скок лепя иль тыря» в переводе Юрия Корнеева). Такую стилистическую фигуру мог использовать только «великий риторик».

Другой важный аспект поэтики Вийона — это ритм. Он использует такой прием, как анжамбеман — несовпадение ритмической паузы в конце строки с логической паузой, например в конце предложения. В результате на фоне простого восьмисложника возникает ломаный синтаксис — который делает поэзию Вийона живой. Вийон не стоит в стороне от поэтического движения своего времени, он владеет поэтической формой и сохраняет в поэзии силу стиха.

Русский поэт Осип Мандельштам написал великолепный анализ поэзии Вийона, он все про него понял Мандельштам О. Э. Франсуа Виллон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 1. С. 169–176. М., 1993.. С одной стороны, он говорит о «лирическом гермафродитизме» Вийона. Это тончайшая формулировка. Мандельштам увидел, что в своей поэзии Вийон проецирует себя как на мужские, так и на женские образы: он может быть Прекрасной Шлемницей, а может и клерком у ее одра, готовым записать ее завещание.

С другой стороны, Мандельштам сравнивает Вийона с Верленом, что менее оригинально, потому что начиная с XIX века этим занимаются все подряд. Переиначивая Верлена, Мандельштам пишет: «Движение прежде всего» («Du mouvement avant toute chose») — у Верлена эта фраза звучит так: «Музыка прежде всего» («De la musique avant toute chose»). Мандельштам увидел в поэзии Вийона именно живость, движение. Именно поэтому Вийон не только поэт смерти. Например, в «Балладе повешенных» речь ведется от лица самих повешенных. Можно было бы сказать, что это мрачно, но только вот трупы раскачиваются: «А нас качает взад-вперед ветрами» Перевод Юрия Корнеева. («Puis ça, puis la, comme le vent varie»). То есть для Вийона и в смерти есть жизнь, есть движение, есть ветер. И он воплощает эту идею по-настоящему последовательно. Мандельштам заметил это: движение прежде всего — это и есть поэзия Вийона.

Перевод Изабеллы Левиной

Жаклин Серкильини-Туле — специалист по средневековой литературе, профессор университета Париж-Сорбонна, автор книг «Цвет меланхолии. Книжная культура в XIV веке: 1300–1415» (1997) и «Жанр завещания на закате Средневековья: личность, рассеивание, след» (1999), комментатор полного собрания сочинений Франсуа Вийона (2014) и один из самых авторитетных исследователей его творчества.

О чем рассказывает история Жиля де Ре, что такое «инквизиционная революция» и чем испытание огнем и водой отличается от пытки

Ольга Тогоева

О чем рассказывает история Жиля де Ре, что такое «инквизиционная революция» и чем испытание огнем и водой отличается от пытки

Еще в годы учебы в Сорбонне Франсуа был вхож в дом парижского чиновника высшего ранга Робера д’Эстутвиля. Там нередко собирались поэты, и Вийон участвовал в поэтических баталиях к удовольствию хозяев. В их честь Вийон сочинил брачную песнь под названием «Баллада Прево-младожену», в которой акростихом вписал имя супруги Эстутвиля.

Иллюстрация к стихотворению Франсуа Вийона “Из рая я иду”

Поэзия Вийона неразрывно связана с непростой судьбой этого человека. Все его стихи являются отражением жизненных ситуаций, реакцией на происходящее вокруг.

Творчество Франсуа считается глубоко реалистичным и философичным одновременно.

На фоне стихов поэтов эпохи Возрождения с их романтическими образами, цветущими садами, поющими птицами и стрелами любви особенно контрастно читаются баллады Вийона, полные боли, крови, слез, истинных чувств простых людей, голого реализма.

В то же время поэт первым применил иронические интонации и даже сарказм, говоря о собственной жизни и ее перипетиях, а в некоторых произведениях – и гротеск, утрирование образов. Сквозь строки стихов виден живой человек, со своими грехами и недостатками, страданиями и мечтами, не идеализирующий ни себя, ни других.

Талант Франсуа Вийона, несмотря на многовековую пропасть, глубоко почитали Илья Эренбург и Осип Мандельштам, Николай Рубцов, а жизни и творчеству поэта посвящены многочисленные монографии и исследования.

Тюрьма, агония и гниение у Вийона

В 1462 году Вийона снова арестовали и посадили в тюрьму. Благодаря ходатайству о помиловании и просьбам друзей поэта, повешение заменили десятилетним изгнанием из Парижа. В ожидании приговора Франсуа написал «Балладу о повешенных».

Памятник Франсуа Вийона

После 1463 года следы Франсуа Вийона теряются. Обстоятельства и дата смерти поэта неизвестны. Ясно одно: умер он в изгнании, не дожив до первого издания своих баллад, в 1491 году.

XIV Но, сын родителей почтенных,Робер не заслужил, ей-ей,Судьбы болванов откровенных -Посмешищем быть для людей.

Так вот, ему, чтоб дурень сей,Несущий чушь бог весть какую,Стал шкафа все ж чуть-чуть умней,»Искусство памяти» дарю я.

XV Засим, чтоб чем-то пропитаньеСебе снискать мог сей бедняк,Родне даю я приказаньеПродать доспех мой и шишак,На деньги ж, добытые так,Пускай наш бумагомаракаНа Пасху купит не пустяк -Окошко около Сен-Жака.

Внимание Кто будет повешен: негодник (vilain) — игра слов с фамилией автора — или мясник Трувэ? А насмешники, которые в один прекрасный день переместили «Чертову тумбу», на сей раз подшутили над вывеской «Корова»? Вывески, эти наивные картинки, вырезанные из крашеного дерева или позлащенного полотна, занимают существенное место в социальном облике средневековья. Они стали развлечением учащейся братии, но еще раньше они давали имя дому, служили рекламой лавочек. Сами по себе они адреса. Живут не только в доме с «Образом святой Екатерины», но и напротив него или рядом с ним. В городском лабиринте, где названия улиц никак не обозначены и где у домов нет номера, вывеска — главный ориентир в городской жизни.

Образы святых, фигурки животных, символические предметы в конце концов дают свое имя человеку, который живет в доме, лавочник или ремесленник, — это «магистр из „Образа святого Николая»», «сеньор из „Барана»», даже «Пьеро из „Мула»». Некоторые сделают потом название дома частью своего имени.
Естественно, когда парижанин хочет пошутить, он отдает предпочтение вывескам-животным.

В то же время многие хозяева обнаруживают при пробуждении, что у них пропала вывеска и необходимо водворить ее на место, а тем временем весь квартал потешается на их счет. «На их счет» — точное слово, ибо, если потешаются над ночной «свадьбой» «Кобылы в полоску», ее хозяин в конце концов должен хорошо угостить соседей, дабы восстановить мир. Подобные «свадьбы» часто отличаются дурным вкусом.

Важно Трюмильер» харчевня вблизи парижского рынка. Жанна де Мильер любовница Вале, по наущению которой Вале отказал поэту в помощи и которая, видимо, вертела своим сожителем, почему Вийон и завещает передать ей его штаны: выражение «porter culotte» означает по-французски «держать мужчину под каблуком». Вийон оставляет также этому «бедняку» средства для покупки «окошка» в одном из домов на Писцовой улице около церкви Сен-Жак.
На этой улице располагались писцы, составлявшие для населения всяческие кляузные бумаги. XIV «Искусство памяти» «Ars memorativa», латинский дидактический трактат, неоднократно издававшийся в XV в.

XVI Жак Кардан богатый суконщик и, судя по МЗ, XVI (здесь и далее сокращается «Малое завещание» МЗ, «Большое завещание» БЗ. Ред.), большой чревоугодник XVII Ренье де Монтиньи друг юности Вийона, повешенный в 1457 г.

Вряд ли стоит искать в этих балладах ерничества и двойного смысла; в каждой из них выражена четкая и здравая мысль. Философия Вийона не умозрительна, не оригинальна, она выстрадана им и сродни расхожей житейской мудрости: разгул низких страстей гибелен и для души, и для тела, но иной жизни поэт не ведал, она дорога ему и такая.

Он убежден, что не без греха любой живущий в миру и уповать людям остается только на Господнее милосердие.

Конец «Завещания» соответствует юридическому канону: назначен духовник, указано место погребения, написана эпитафия, отданы распоряжения о звонарях, названы те, кто оплатит похороны, и, наконец, Вийон как добрый христианин просит у всех прощения.

Большое завещание вийон краткое содержание

• ЛЭ, ИЛИ МАЛОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

• I

• II

• III

• IV

• V

• VI

• VII

• VIII

• IX

• X

• XI

• XII

• XIII

• XIV

• XV

• XVI

• XVII

• XVIII

• XIX

• XX

• XXI

• XXII

• XXIII

• XXIV

• XXV

У хороших, а тем более у прекрасных и больших поэтов мало что бывает случайного и в стихах и в судьбе. Вот, казалось бы, русский поэт, певец русских полей и деревень Николай Рубцов почему-то в стихотворении «Вечерние стихи» вспомнил о Вийоне.

Вдоль по мосткам несется листьев ворох, —
Видать в окно — и слышен ветра стон,
И слышен волн печальный шум и шорох,
И, как живые, в наших разговорах
Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.

Отзывы читателей о книге Лэ, или малое завещание, автор: Франсуа Вийон. Читайте комментарии и мнения людей о произведении.

---

Уважаемые читатели и просто посетители нашей библиотеки! Просим Вас придерживаться определенных правил при комментировании литературных произведений.

• 1. Просьба отказаться от дискриминационных высказываний. Мы защищаем право наших читателей свободно выражать свою точку зрения. Вместе с тем мы не терпим агрессии. На сайте запрещено оставлять комментарий, который содержит унизительные высказывания или призывы к насилию по отношению к отдельным лицам или группам людей на основании их расы, этнического происхождения, вероисповедания, недееспособности, пола, возраста, статуса ветерана, касты или сексуальной ориентации.
• 2. Просьба отказаться от оскорблений, угроз и запугиваний.
• 3. Просьба отказаться от нецензурной лексики.
• 4. Просьба вести себя максимально корректно как по отношению к авторам, так и по отношению к другим читателям и их комментариям.

Где Флора-римлянка сейчас?
Где рок, красу губящий рьяно,
Архипиаду скрыл от нас?
Ушла Таис в какие страны?
Где Эхо, чей ответ так странно
Звучал в безмолвье рощ и рек?
Где эти девы без изъяна? —
Где ныне прошлогодний снег?

Где Элоиза, с кем был раз
Застигнут Абеляр нежданно,
Из-за чего он и угас
Скопцом-монахом слишком рано?
Где королева, чья охрана
В мешок зашила и навек
Швырнула в Сену Буридана? —
Где ныне прошлогодний снег?

Где Бланш — сирены сладкий глас
И белая лилея стана?
Где Берта, мать того, кто спас
Французский край от басурмана?
Где слава лотарингцев Жанна,
Чьи дни английский кат пресек
В огне костра у стен Руана? —
Где ныне прошлогодний снег

Принц, не придумано аркана,
Чтоб задержать мгновений бег.
К чему ж крушиться постоянно:
«Где ныне прошлогодний снег?»

Где днесь апостолы святые,
Которых древле чтил народ
За сан и ризы золотые?
Когда им наступил черед,
За ворот сгреб их черт, и вот
Тиароносцев отвезли
Туда, где всех забвенье ждет:
Взметает ветер прах с земли.

Где властелины Византии?
Где королей французских род,
В сравненье с коими другие
Владетели корон — не в счет?
Все новые из года в год
Монастыри при них росли,
Но кто теперь их след найдет?
Взметает ветер прах с земли.

Взять хоть Дижон, хоть Доль — любые
Места, каких невпроворот, —
Везде синьоры спят былые,
Сошедшие под вечный свод.
Смельчак, мудрец, злодей, юрод —
В гроб все до одного легли.
Никто сверх срока не живет.
Взметает ветер прах с земли.

Принц, всяк червям на корм пойдет.
Как ни хитри и ни юли,
Ничто от смерти не спасет.
Взметает ветер прах с земли.

XLII

Но если папы, короли
И принцы, как все люди, тленны,
И всем им в лоне спать земли,
И слава их кратковрем¦нна,
Ужели ж я, торгаш из Ренна,
Кончины убоюсь? Ну, нет!
Кто погулял, как я, отменно,
Легко на тот уходит свет.

XLIII

Что бы ни мнил скупец иной,
Нам жизнь дается лишь на миг.
Мы все у смерти под косой.
Вот и утешься тем, старик.
Ты встарь изрядный был шутник
И зло высмеивал других,
А, поседев, и сам привык
Сносить молчком насмешки их.

XLIV

Ты, забавлявший встарь народ,
Стал скучен всем невероятно:
Ты — обезьяна, ты — урод,
Общаться с коим неприятно.
Молчишь — осудят многократно,
Ославив чванным стариком;
Раскроешь рот — поймут превратно
И скажут: «Ослабел умом».

XLV

Теперь с сумой ходить тебе
И кланяться за каждый грош
Да слать проклятия судьбе
За то, что ты еще живешь,
Хоть жить давно уж невтерпеж.
Когда б не знал ты, что навек
За это в ад отсель пойдешь,
Ты сам бы дни свои пресек.

XLVI

Удел старух еще убоже:
Краса ушла, богатства нет,
И спрос на тех, кто помоложе.
Вот и грустят они, что лет
Им слишком мало на расцвет
Всевышний соизволил дать,
Но Бог немотствует в ответ —
Не знает Он, что им сказать.

Хранится в памяти моей
Плач Оружейницы Пригожей.
Вновь стать такой хотелось ей,
Какой она была моложе.
«Ах, старость подлая, за что же
Меня так быстро ты сгубила?
Как жить, коль я с мощами схожа,
А все ж боюсь сойти в могилу?

Я без зазрения вертела
Попом, писцом, купцом любым —
Их так мое прельщало тело,
Что с любострастием слепым
Они, глупцы, добром своим
Пожертвовать мне были рады,
Но не всегда дарила им
Я то, чего мужчине надо.

Была горда я до того,
Что многих сдуру отшивала
И тратила на одного
Доход, который добывала,
А плут за то, что отдавала
Ему сполна я всю себя,
Мне ставил фонари, бывало,
Лишь деньги — не меня любя.

Как позволяла, не пойму,
Я нагло помыкать собою
За редкий поцелуй ему
Прощая грубость, брань, побои
И поношение любое?
Досель о нем мне по ночам
Грустить назначено судьбою.
А что в итоге? Грех и срам.

Он мертв давно — уж тридцать лет,
А мне досталась доля злая:
Надежд на счастье больше нет,
Ушла моя краса былая.
Стыжусь раздеться догола я:
Что я теперь? Мешок с костями,
И страх сама в себя вселяю,
И от тоски давлюсь слезами.

Где брови-арки, чистый лоб,
Глаза пленявший белизной,
И золотых волос потоп,
И взор, в сердца струивший зной
Своею дерзостью шальной,
И нос, ни длинный, ни короткий,
И рот, что ал, как мак степной,
И ямочка на подбородке?

Где гибкость рук моих точеных,
И пышность соками налитой
Груди, приманки для влюбленных,
И зад упругий, крепко сбитый,
Встарь намахавшийся досыта,
И сладостный заветный клад,
Меж двух мясистых ляжек скрытый,
И вкруг него цветущий сад?

Лоб сморщен, голова седа,
Облезли брови, взгляд поблек,
Хоть блеском в прошлые года
К себе торговцев многих влек,
В ушах и на щеках пушок
Щетиною сменился грубой,
Нос изогнулся, как крючок,
Беззубы десны, ссохлись губы.

Вот участь красоты на свете:
Свело дугой персты-ледяшки,
Повисли руки, словно плети,
С мочалой сходствуют кудряшки,
Сгнил сад любви — там запах тяжкий,
Обмякли и пожухли сиськи,
И ляжки больше уж не ляжки,
А съежившиеся сосиски.

Так, сев на корточки кружком,
Зимой холодной разговоры
Мы, дуры старые, ведем
Про золотую нашу пору.
Вмиг отгорел огонь, который
Мы сглупу развели столь рано.
Оскудевает слишком скоро
Тот, кто щедрит не в меру рьяно».

Не отвергайте беспричинно
Небесполезного совета
Ты, кошелечница Катрина,
И ты, ткачиха Гийеметта.
Всю ночь ловите до рассвета
Поклонников любого сорта —
Желанны вы лишь в дни расцвета:
На торг нейдут с монетой стертой.

Пусть грубы, скупы, злы мужчины —
Зря, Бланш-башмачница, не сетуй
И с кротостию голубиной
Служи им, шляпница Жаннетта.
Ведь чуть для вас минует лето,
Вы не годны уже ни к черту,
Как клирик, что презрел обеты:
На торг нейдут с монетой стертой.

Чарует не лицо — личина,
Которая на нем надета.
Отнюдь не красоты картинной
Ждет друг от своего предмета,
Но нежности, тепла, привета,
А у старух дыханье сперто,
И потому тепла в них нету.
На торг нейдут с монетой стертой.

Запомните же, девки, это,
Пока не жалки, не мухорты
И песня ваша не допета:
На торг нейдут с монетой стертой.

XLVII

Хорош иль нет совет, что мною
Был выше к девкам обращен,
Назад не заберу его я:
Ведь на бумагу занесен
Моим писцом Фирменом он
(Будь проклят этот плут, коль скоро
По лени текст им искажен:
Огрех слуги — вина синьора).

XLVIII

Но может, это прочитав,
Иной влюбленный возмутиться
И возразит мне: «Ты не прав,
И говорить так не годится.
Кто не в пример тебе стыдится
Со шлюхами водить знакомство,
Тот от любви не отвратится,
Озлясь на них за вероломство.

XLIX

Мужчины любят их лишь час,
Они ж мужчин — за деньги только,
Ложась в постель с любым из нас,
Покуда есть в мошне хоть сколько,
И если глуп ты не настолько,
Чтобы добра от девок ждать,
У честной женщины изволь-ка
Любви и верности искать».

L

Такие доводы, боюсь,
Не в силах буду я разбить
И всеконечно соглашусь,
Что потаскух не след любить.
Но разве вправе я забыть,
Хоть и трактую их нелестно,
Что, прежде чем начать блудить,
Они ведь тоже были честны?

LI

Ничей дурной язык не мог
Ни в чем их упрекнуть сначала.
У каждой был один дружок.
Та клирика предпочитала,
А эта ряс не одобряла,
И был мирянин избран ею,
Чтоб страсть тушить, что в ней пылала
Антонова огня сильнее.

LII

Как и советует «Декрет»,
Они сперва в делах таких
Старались соблюдать секрет,
Дабы не соблазнять других,
Но вскорости дружков былых
Им начало недоставать,
И ныне каждая из них
Согласна с кем попало спать.

LIII

He знаю, чем такого рода
Распутство в них порождено,
Но женской, видимо, природой
Оно предопределено.
Могу добавить лишь одно —
Что в Лилле, Реймсе и Труа,
Везде известно всем давно:
Трикраты больше шесть, чем два.

LIV

К тому ж вольнолюбива страсть:
Где нет свободы — нет желанья,
И вправе мы, натешась всласть,
Сказать друг другу: «До свиданья!» —
Чтоб жизнь не превратить в страданье:
Не всякий же отдать готов
В любви, охоте, фехтованье
За миг отрады год трудов.

Блуди, гуляй, коль хватит сил,
И летом, и зимой студеной,
Но помни, что б ты ни творил:
Нет дурня хуже, чем влюбленный.
Страсть оглупляла Соломона,
Из-за нее ослеп Самсон,
В обман Далилою введенный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Когда певец Орфей ходил
За Эвридикой в ад бездонный,
Его едва не проглотил
Пес Цербер, этим разъяренный.
Нарцисс, самим собой плененный
Красив он был, да неумен, —
Свалился в ключ незамутненный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Сарданапал, что Крит смирил,
Сменить, бабенкой одуренный,
Свой пол по прихоти решил
И прял, по-женски обряженный.
Атласом ляжек распаленный,
Забыл Давид, что должен он
Блюсти Господние законы.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Отец Фамари поручил
Напечь лепешек для Амнона,
И чести тот сестру лишил,
Желанием воспламененный.
На что был Ирод царь смышленый,
А все ж Креститель им казнен
В угоду девке развращенной.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Скажу я про себя: я был
Бит, словно прачкой холст беленый,
За то, что спьяну нагрубил
Катрине де Воссель взбешенной;
Ноэль же, ею приглашенный,
Следил, как, бос и оголен,
Домой бежал я, пристыженный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Но остудить мой плотский пыл
Не смог урок преподнесенный,
И если б даже мне грозил
Костер, как ведьме уличенной,
Грешил бы все ж я беспардонно,
Не веря ни одной из жен:
Они всегда к коварству склонны.
Счастливец тот, кто не влюблен!

LV

Скажи мне та, кого так страстно
В былые дни я обожал,
По ней страдая ежечасно,
Чтоб зря я не воображал
И даже в мыслях не держал,
Что станет все ж она моей,
Себя бы я не унижал,
Избегнул бы ее сетей.

LVI

Увы! О чем ни вел бы речь я,
Охотно слушала она,
Мне даже словом не переча,
Чтоб мог я все сказать сполна.
Мила, внимательна, нежна
Она всегда со мной была,
Но, только с виду влюблена,
На самом деле мне лгала.

LVII

И верил, ею сбитый с толку,
Я в измышление любое:
Считал открытой дверью щелку,
Отборную муку — золою,
Медяк — монетой золотою,
Мякину — пищей самой вкусной
(Одно нам выдать за другое
Всегда сумеет враль искусный).

LVIII

Я небо принимал за таз,
За бычью шкуру — полог туч,
Голыш прибрежный — за алмаз,
Канаву — за гремучий ключ,
Прут для клейменья — за сургуч,
Свинью в грязи — за чернеца,
Отмычку — за хозяйский ключ,
Аббата — за пажа-юнца.

LIX

Мужчину, если даже тот
Не промах сам насчет подсидки,
Его зазноба обведет
Вкруг пальца с первой же попытки,
И он отдаст ей все пожитки.
Вот так я той, кого любил,
Обобран до последней нитки
И надоедой прозван был.

LX

Любви я отрекаюсь ныне,
В моих глазах ей грош цена.
Меня к безвременной кончине
Едва не привела она.
Мне лютня больше не нужна
И воспевать любовь невмочь.
Я получил свое сполна
И вновь влюбляться не охоч.

LXI

Сорвал плюмаж со шляпы я —
Пусть ловит кто угодно перья.
Любви чужда душа моя,
Совсем другим живу теперь я.
А если спросят, мне не веря,
Как смею я над ней глумиться,
Я так отвечу, зубы щеря:
«Кто смерти ждет, тот не таится».

LXII

Я знаю, смерть моя близка:
Мне трудно спину разогнуть,
Не бел, а красен цвет плевка,
И кашель раздирает грудь,
И от мокрот не продохнуть.
Для Жаннетон я — инвалид
И, хоть еще не стар отнюдь,
Уже старик, увы, на вид.

LXIII

Пусть, Такк Тибо, судьба пошлет
На дом твой всяческую шкоду
За кляп, что мне совали в рот,
За черствый хлеб, сырую воду,
За дни печали без исхода,
И нераскаянным придешь
В свой час ты к гробовому входу,
И… лучше я умолкну все ж.

LXIV

Но сколь ни черные дела
Творил ты с кликою своей,
Тебе я не желаю зла,
Прощаю всех твоих людей
И дружбу их ценю, ей-ей.
Вот, скажем, метр Робер — мы с ним
Друг друга любим не слабей,
Чем Богом ростовщик любим.

LXV

Я в пятьдесят шестом году
Лэ перед ссылкой написал,
И кто-то этому труду
Заглавье сам без спросу дал
И «Завещанием» назвал
Стихи, что мной сочинены.
Добром, что дурень разбросал,
Распоряжаться все вольны.

LXVI

Но не беру я то назад,
Что от меня другим досталось,
И выказать, как прежде, рад
К Ублюдку де ла Барра жалость.
Встарь дав ему соломы малость,
Гнилой матрас добавлю ныне,
Чтоб бастрюку на нем дремалось
Покойнее, чем на перине.

LXVII

Так вот, вручат мое добро
Тем, кто означен в завещанье,
Робен Тюржис, Провен, Моро.
Порукой в том — их обещанье,
А я им передал заране
Все в этой бренной жизни мной
Накопленное достоянье
Вплоть до постели под собой.

LXVIII

Пора назвать мне имена,
И я лишь присовокуплю,
Что своего писца от сна
Воспрянуть все-таки молю,
Чтоб он, пока диктовку длю,
Кого-нибудь не пропустил,
Зане забывчивость мою
Мне б край французский не простил.

LXIX

Я лишь с трудом могу дышать,
И голос мой почти угас.
Фирмен, ко мне поближе сядь,
Чтоб недруг не подслушал нас.
Все, что запишешь ты сейчас,
Размножить соизволь потом
Без добавлений и прикрас.
Итак, благословясь, начнем.

Лэ, или малое завещание, стр. 1

• fb2
• epub
• rtf
• mobi
• txt

ВИЙОН (Villon) Франсуа (наст. имя и фамилия Франсуа де Монкорбье, Montcorbier) (1431, Париж — после 1463), выдающийся французский поэт позднего Средневековья.

Творчество Франсуа Вийона традиционно разделяется на три части — две крупные поэмы и набор отдельных стихотворений. Первая из них — его поэма 1456 “Лэ” (“Малое завещание”). Ее герои, адресаты “распоряжений” Вийона, — его парижские приятели и собутыльники; это выражение любви к жизни во всех ее проявлениях, голос неунывающего, острого на язык парижского школяра. Всего пять лет отделяют “Лэ” от второй поэмы — “Завещания” (“Большое завещание”), но теперь это исповедь человека, борющегося со страхом смерти убеждением самого себя и всех окружающих в ее неизбежности, в тленности всего сущего — “все ветер унесет с собой”. Эта поэма — точный образ мировоззрения того времени, когда смерть была чуть ли не будничным явлением, придавая особую остроту наслаждению радостями сего дня.

По форме “Завещание” — набор баллад, повествующих о “дамах” и “сеньорах” “минувших времен”, о “парижанках”, о “толстушке Марго”, наконец, о внутренних противоречиях самого автора, объединенных мыслью о бренности земной жизни. Об этом разладе свидетельствуют сами названия отдельных стихотворений Вийона, например, “Разговор души и тела Вийона”, так и не приходящих к согласию.

Вийон Франсуа

Лэ, или малое завещание

Франсуа Вийон

ЛЭ, ИЛИ МАЛОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

I

Я, Франсуа Вийон, школяр,В сем пятьдесят шестом году,Поостудив сердечный жар,И наложив на мысль узду,И зная, что к концу иду,Нашел, что время приглядетьсяК себе и своему труду,Как учит римлянин Вегеций.

Под Рождество, глухой поройЖестокой ледяной зимы,Когда слыхать лишь волчий войИ в дом к теплу вернуться мыСпешим до наступленья тьмы,Избавиться замыслил яОт кандалов любви, тюрьмы,Где страждет днесь душа моя.

III

Я не забыл, из-за когоПришлось мне столько слез пролить,Что нужно милой для того,Чтобы мои терзанья длить,А потому могу молитьБогов, к влюбленным благосклонных,Меня, отмстив ей, исцелитьОт мук мне ею причиненных.

Улыбкою и блеском глазОна меня в обман ввела,Хоть, как я понял лишь сейчас,Из равнодушья иль со злаНе жаждала и не моглаПомочь мне в горестях моих,И должен был бы я теплаИскать в объятиях иных.

V

Меня коварный взгляд ееПленил надежней, чем оковы,На пытку существо моеВсечасно обрекая снова,Но, видя, сколь со мной суроваТа, без кого мне свет немил,Я бегством от врага такогоСпастись в отчаянье решил.

Биография Франсуа Вийон

Себя сводить в могилу самОтнюдь не будучи охоч,В Анжер уйду я, хоть и тамМне свой недуг избыть невмочь:Ну, как и чем тому помочь,Кто телом здрав, но мертв душой?Я — мученик любви, точь-в-точьРоманов рыцарских герой.

VII

Но как разлука ни тяжка,Мне все-таки она в охотку,Понеже нового дружкаПриветила моя красотка. Выходит так: я ел селедку,А захотелось пить — шалишь,Вино вольют другому в глотку. О Господи, мой стон услышь!

Коль скоро суждено навекУйти мне в дальние края,А я всего лишь человек,Не из железа плоть мояИ бесконечно жизнь ничьяНе может длиться на земле,Кому и что оставлю я —Изложено мной в этом лэ.

IX

Во-первых, пусть моею славойВо имя Троицы СвятойРаспоряжается по правуГийом Вийон, приемный мойОтец, который был со мнойДобр, нежен и заботлив так,Что он мне ближе, чем родной. Ему же — мой шатер и стяг.

Оставлю сердце я засимТой, кем так злобно прогнан был,В ком к уверениям своимСочувствия не пробудил,Из-за кого и сам уныл,И горестно мое житье,И дни влачить нет больше сил. Благой Творец, прости ее!

XI

Засим пусть мой двуручный мечИтье Маршан иль Жан КорнюВозьмет и носит бесперечь,Вложив — на мой манер — в мотню. Его я в восемь су ценю,Но был он мною сдан в залог,И выкупит его, я мню,Владелец новый в должный срок.

Засим получит Сент-АманВ дар от меня «Коня» и «Мула»,Бларю же мною будет данМой бриллиант, а также булла,Что право чернецам вернулаГрехи мирянам отпускать,Чем лодырей кюре вспугнула:Ну, кто ж охоч доход терять?

XIII

Робер Вале, рассудком слабыйПарламентский писец-шалбер,Мои штаны получит, дабыОн выкупил их в «Трюмильер»И отдал Жанне де Мильер,Своей подружке: даме этой,Кого глупей он не в пример,Быть лучше по-мужски одетой.

ВИЙОН (Villon) Франсуа (наст. имя и фамилия Франсуа де Монкорбье, Montcorbier) (1431, Париж — после 1463), выдающийся французский поэт позднего Средневековья. Творчество Франсуа Вийона традиционно разделяется на три части — две крупные поэмы и набор отдельных стихотворений. Первая из них — его поэма 1456 “Лэ” (“Малое завещание”). Ее герои, адресаты “распоряжений” Вийона, — его парижские приятели и собутыльники; это выражение любви к жизни во всех ее проявлениях, голос неунывающего, острого на язык парижского школяра. Всего пять лет отделяют “Лэ” от второй поэмы — “Завещания” (“Большое завещание”), но теперь это исповедь человека, борющегося со страхом смерти убеждением самого себя и всех окружающих в ее неизбежности, в тленности всего сущего — “все ветер унесет с собой”. Эта поэма — точный образ мировоззрения того времени, когда смерть была чуть ли не будничным явлением, придавая особую остроту наслаждению радостями сего дня.По форме “Завещание” — набор баллад, повествующих о “дамах” и “сеньорах” “минувших времен”, о “парижанках”, о “толстушке Марго”, наконец, о внутренних противоречиях самого автора, объединенных мыслью о бренности земной жизни. Об этом разладе свидетельствуют сами названия отдельных стихотворений Вийона, например, “Разговор души и тела Вийона”, так и не приходящих к согласию.




Похожие записи:

• После смерти бабушки не можем найти завещание
• Республика карелия документы для получения компенсации за землю многодетной семье
• Сколько минут варить малину